![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Второй день в Нью-Йорке. Начинаю чувствовать тот зажим, который держит голову. У жены его с самого начала не было: "смотри, все, как в кино!" ага, только у меня это страшное кино, фильм - катастрофа, но без Брюса Уиллиса. Пока из меня прет всевозможный "Мистер Твистер", " Клуб кинопутешествий" и прочая политинформация, настоящей Америки и настоящего Нью-Йорка я не вижу. Только начинаю проглядывать.
Я сижу в Центральном парке, возле той лужайки, где снимали "Хайр". Сзади немолодой китаец удивительно красиво играет на эрху. Что-то гуаньдунское, нравится мне думать. Впереди упражняется неутомимый барабанщик латино-RHCPической внешности, скорее бы его хватил тепловой удар. Сбоку гитара и скрипка поют что-то вдохновенное. Речь слышится на всех языках, одновременно , об одном и том же, и потому все абсолютно понятно. Два серба на той скамейке обсуждают бизнес; три чёрные няньки, усадив в коляски детей перед бассейном с морскими львами, судачат о своих подопечных на ганском пиджине - одна параллельно треплется по телефону с подругой на ашанти. Мексиканец папа воспитывает ребенка, а тот требует, чтобы папа его качал на качелях. Малютка-колумбийка в розовом купальничке наступила ножкой на фонтанчик: " донде ста л'агуа? Эста л' агуа!" Другая малютка, китаянка с плоским лицом и чёрной стрижкой под горшок, соскочила с колен матери и тоже засеменила к воде, мама кричит ей вслед "цу а!" Плюше не нравится холодная вода, она недовольно поджимает ножки, и колумбийская мамаша или нянька, весом в три меня, спрашивает участливо: "замерзла она у вас, папаша, сколько ей?"
Начинаешь как-то проще относиться к человечеству. Как то лучше его понимать. Принимать как-то.
Бог должен если не все время жить в Нью-Йорке, то очень часто здесь бывать по работе. Наверно, даже снимает квартирку где-то на нижнем вест-сайде, ему это должно быть по средствам.
Я сижу в Центральном парке, возле той лужайки, где снимали "Хайр". Сзади немолодой китаец удивительно красиво играет на эрху. Что-то гуаньдунское, нравится мне думать. Впереди упражняется неутомимый барабанщик латино-RHCPической внешности, скорее бы его хватил тепловой удар. Сбоку гитара и скрипка поют что-то вдохновенное. Речь слышится на всех языках, одновременно , об одном и том же, и потому все абсолютно понятно. Два серба на той скамейке обсуждают бизнес; три чёрные няньки, усадив в коляски детей перед бассейном с морскими львами, судачат о своих подопечных на ганском пиджине - одна параллельно треплется по телефону с подругой на ашанти. Мексиканец папа воспитывает ребенка, а тот требует, чтобы папа его качал на качелях. Малютка-колумбийка в розовом купальничке наступила ножкой на фонтанчик: " донде ста л'агуа? Эста л' агуа!" Другая малютка, китаянка с плоским лицом и чёрной стрижкой под горшок, соскочила с колен матери и тоже засеменила к воде, мама кричит ей вслед "цу а!" Плюше не нравится холодная вода, она недовольно поджимает ножки, и колумбийская мамаша или нянька, весом в три меня, спрашивает участливо: "замерзла она у вас, папаша, сколько ей?"
Начинаешь как-то проще относиться к человечеству. Как то лучше его понимать. Принимать как-то.
Бог должен если не все время жить в Нью-Йорке, то очень часто здесь бывать по работе. Наверно, даже снимает квартирку где-то на нижнем вест-сайде, ему это должно быть по средствам.