![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
"Ястреб - это кот"
Где-то не то на Васильевском неподалеку от Двенадцати Коллегий, не то в Белгравии уже почти в Челси на углу двух улиц напротив небольшого сквера с высокими тополями не то платанами есть на первом этаже два пыльных окна, забранных черной железной решеткой. Мы с женой уже несколько лет ходим мимо этих окон, и никогда не обращали на них никакого особого внимания. Но однажды что-то заинтересовало меня, я задержался и протер в пыли глазок. На столе напротив окна я первым делом увидел телефон - из тех, которые звонили звонком и на которые вешали трубку. Кажется даже диска на нем не было, а внутри была барышня, которую просили соединить с тем или иным трех- или четырехзначным номером.
Сейчас приеду на работу и допишу.
И только потом мы замечаем, что внутри-то горит свет и есть люди - два человека сидят за столами и что-то чинят. На одном очки с подсветкой, другой под большой лупой работает маленькой-маленькой отверточкой.
И эти двое замечают нас и что-то нам говорят, но через стекло, конечно, не слышно. Но они думают, что мы их слышим, и продолжают что-то говорить, а потом показывают руками направление, и мы обходим дом и со двора находим маленькую дверцу. И через нее попадаем внутрь.
Первым делом один из двоих говорит нам: "Ястреб - это кот." Как бы в продолжение разговора, который они вели с нами через пыльное стекло с решеткой. И точно, там внутри большой серый кот довольно хищной расцветки. А еще у них там - мастерская по ремонту самых разных старинных вещей. И они нас приглашают все рассматривать и осторожно трогать.
Я, например, в деталях узнаю принцип работы механического пианино - какая там перфолента, как она там крутится, как молоточки бьют по струнам и как при помощи особой металлической подкладки и особой витой крупной проволокой струны достигается этот дребезжащий фальшивый звук.
Потом мы рассматриваем разные фарфоровые безделушки и рассуждаем, что термин "безделушка" появился явно уже в двадцатом веке, а в восемнадцатом, откуда все эти вещи родом, у них была наверняка функция, и очень важная, только мы понять ее уже не умеем.
И в большом шкафу, а также поверх него, разглядываем большое собрание часов, и я говорю, что вон те часы явно родственник тем, которые хранятся у нас в семье. И что в детстве я пробовал их починить, но понял только, как подвесить и настраивать маятник, а ключика, которым их заводить, я долго не мог найти, а когда нашел, то чуть было не сломал пружину, заведя слишком сильно, а может быть, и сломал, но милосердная память закрыла этот лист календаря. А мастера сказали, чтобы я приносил часы, они их посмотрят. И, разумеется, не за деньги, а просто потому, что это их жизнь, они ничего другого делать не умеют и не хотят, кроме как чинить то, чего никто другой починить не может. Тем более, они видят во мне родственную душу и уверены, что я их пойму. И мы долго пьем чай у них в мастерской, и жена говорит, что хочет что-нибудь для них сделать, не прибраться, так хотя бы окна помыть, а то какие они пыльные, никто же даже не знает, что за ними, вот мы годами мимо ходили.
Но когда мы приходим туда в следующий раз, окна оказываются чисто-чисто вымыты, внутри горит яркие экономичные лампы дневного света, а под ними в том же помещении сидят религиозные девицы, по две на стол, и перебирают какие-то бумаги. Мастерская съехала.
Отчего-то ощущение от этого сна осталось не грустное, а светлое. Тем более, после него приснилась какая-то странная Венеция, вроде Венеция, но с машинами, правда, очень маленькими, и детскими площадками, только очень старыми и тоже маленькими, и мы там гуляли с женой и с Тусей, и нам было очень весело и хорошо, хотя и холодно, потому что была зима.
Сейчас приеду на работу и допишу.
И только потом мы замечаем, что внутри-то горит свет и есть люди - два человека сидят за столами и что-то чинят. На одном очки с подсветкой, другой под большой лупой работает маленькой-маленькой отверточкой.
И эти двое замечают нас и что-то нам говорят, но через стекло, конечно, не слышно. Но они думают, что мы их слышим, и продолжают что-то говорить, а потом показывают руками направление, и мы обходим дом и со двора находим маленькую дверцу. И через нее попадаем внутрь.
Первым делом один из двоих говорит нам: "Ястреб - это кот." Как бы в продолжение разговора, который они вели с нами через пыльное стекло с решеткой. И точно, там внутри большой серый кот довольно хищной расцветки. А еще у них там - мастерская по ремонту самых разных старинных вещей. И они нас приглашают все рассматривать и осторожно трогать.
Я, например, в деталях узнаю принцип работы механического пианино - какая там перфолента, как она там крутится, как молоточки бьют по струнам и как при помощи особой металлической подкладки и особой витой крупной проволокой струны достигается этот дребезжащий фальшивый звук.
Потом мы рассматриваем разные фарфоровые безделушки и рассуждаем, что термин "безделушка" появился явно уже в двадцатом веке, а в восемнадцатом, откуда все эти вещи родом, у них была наверняка функция, и очень важная, только мы понять ее уже не умеем.
И в большом шкафу, а также поверх него, разглядываем большое собрание часов, и я говорю, что вон те часы явно родственник тем, которые хранятся у нас в семье. И что в детстве я пробовал их починить, но понял только, как подвесить и настраивать маятник, а ключика, которым их заводить, я долго не мог найти, а когда нашел, то чуть было не сломал пружину, заведя слишком сильно, а может быть, и сломал, но милосердная память закрыла этот лист календаря. А мастера сказали, чтобы я приносил часы, они их посмотрят. И, разумеется, не за деньги, а просто потому, что это их жизнь, они ничего другого делать не умеют и не хотят, кроме как чинить то, чего никто другой починить не может. Тем более, они видят во мне родственную душу и уверены, что я их пойму. И мы долго пьем чай у них в мастерской, и жена говорит, что хочет что-нибудь для них сделать, не прибраться, так хотя бы окна помыть, а то какие они пыльные, никто же даже не знает, что за ними, вот мы годами мимо ходили.
Но когда мы приходим туда в следующий раз, окна оказываются чисто-чисто вымыты, внутри горит яркие экономичные лампы дневного света, а под ними в том же помещении сидят религиозные девицы, по две на стол, и перебирают какие-то бумаги. Мастерская съехала.
Отчего-то ощущение от этого сна осталось не грустное, а светлое. Тем более, после него приснилась какая-то странная Венеция, вроде Венеция, но с машинами, правда, очень маленькими, и детскими площадками, только очень старыми и тоже маленькими, и мы там гуляли с женой и с Тусей, и нам было очень весело и хорошо, хотя и холодно, потому что была зима.