Entry tags:
(no subject)
Я уже об этом писал, поэтому можно не читать.
Вот оно дело в чем. Я не могу больше слушать музыку не потому, что я ее вдруг или постепенно возненавидел. А потому, что я ее подозреваю - что она ненавидит меня. За то, что я думаю по-русски - исключается польская музыка, украинская музыка, финская и т.п. - все, что с той стороны этой войны. За то, что желаю победы Украины над Россией - исключается почти весь русский рок, Чайковский, Бородин там всякий - все, что с той стороны этой войны. За то, что еврей - исключается европейская классическая и современная музыка (И.С.Бах что-то хорошее про евреев где-то сочинил?) музыка стран ислама, африканская музыка, весь любой фольклор, кроме собственно еврейского. За то, что плохой еврей - исключается собственно еврейский фольклор тоже. Вся эта музыка хочет, чтобы меня не было - и я это чувствую. Ей даже не безразлично - мир, который эта музыка строит, будет лучше без меня, и я это чувствую. И в мир этой музыки мне больше не хочется. Так это работает.
Остаются только такие же отщепенцы и предатели, ненавидимые всеми со всех сторон. (Без имен, чтобы не навредить.) Но из них я сам не всех люблю или могу слушать за работой. Или уж совсем космические музыканты, движимые одной лишь чистой любовью - Хильдегарда фон Бинген, Рави Шанкар, Терри Райли, Валентин Сильвестров... Но это тоже все - пока не задашь вопросик...
Как разучиться чувствовать ненависть через музыку? Ну, никак. Учился чувствовать через музыку любовь - поздравляем, научился, а одно без другого не работает.
А работать надо. Поэтому сижу и слушаю фонограмму общественной прачечной, генерируемую из записей доктора Стефана Пижона, дай ему бог всякого счастья. Стиральные машины меня не ненавидят. Я так думаю. Шум моря уже тоже не могу - хрен его знает, что это за море, какая у него душа, и как она относится ко мне.
Всякая музыка, которая говорит "мы" - больше невозможно слушать. Потому что нет в окружающем меня мире такого "мы", которое включает меня. А музыки, которая говорит только "я", очень мало, ее искать надо и к ней приспосабливаться, и не факт, что удастся.
Вот оно дело в чем. Я не могу больше слушать музыку не потому, что я ее вдруг или постепенно возненавидел. А потому, что я ее подозреваю - что она ненавидит меня. За то, что я думаю по-русски - исключается польская музыка, украинская музыка, финская и т.п. - все, что с той стороны этой войны. За то, что желаю победы Украины над Россией - исключается почти весь русский рок, Чайковский, Бородин там всякий - все, что с той стороны этой войны. За то, что еврей - исключается европейская классическая и современная музыка (И.С.Бах что-то хорошее про евреев где-то сочинил?) музыка стран ислама, африканская музыка, весь любой фольклор, кроме собственно еврейского. За то, что плохой еврей - исключается собственно еврейский фольклор тоже. Вся эта музыка хочет, чтобы меня не было - и я это чувствую. Ей даже не безразлично - мир, который эта музыка строит, будет лучше без меня, и я это чувствую. И в мир этой музыки мне больше не хочется. Так это работает.
Остаются только такие же отщепенцы и предатели, ненавидимые всеми со всех сторон. (Без имен, чтобы не навредить.) Но из них я сам не всех люблю или могу слушать за работой. Или уж совсем космические музыканты, движимые одной лишь чистой любовью - Хильдегарда фон Бинген, Рави Шанкар, Терри Райли, Валентин Сильвестров... Но это тоже все - пока не задашь вопросик...
Как разучиться чувствовать ненависть через музыку? Ну, никак. Учился чувствовать через музыку любовь - поздравляем, научился, а одно без другого не работает.
А работать надо. Поэтому сижу и слушаю фонограмму общественной прачечной, генерируемую из записей доктора Стефана Пижона, дай ему бог всякого счастья. Стиральные машины меня не ненавидят. Я так думаю. Шум моря уже тоже не могу - хрен его знает, что это за море, какая у него душа, и как она относится ко мне.
Всякая музыка, которая говорит "мы" - больше невозможно слушать. Потому что нет в окружающем меня мире такого "мы", которое включает меня. А музыки, которая говорит только "я", очень мало, ее искать надо и к ней приспосабливаться, и не факт, что удастся.