pechkin | (no subject)

Страх, что потеряется кто-то из малышей. В его центре - картина того, как малыш пытается объясниться, а его не понимают. Потому что не понимают его языка, его выговора, не знают основных вещей, на которых строится наша с ними жизнь - их с нами жизнь. Она будет просить "сную кисю", а никто не поймет; а его будут спрашивать, איך קוראים לאמה שלך, а она не поймет; и будет в ужасе и в безысходности, и меня не будет рядом, чтобы помочь и выручить. С Эриком этот страх прошел, как только Эрик в достаточной степени научился объясняться на иврите.

Совершенно ясно, что ко мне, к моей болевой точке этот сюжет касается именно вот этим местом; но что там с моей стороны, что это за место у меня, я не могу понять или вспомнить. А придумывать не хочу. Придуманный зеленый стаканчик не поможет, нужен настоящий.

Итак: чужие, не понимающие люди, отсутствие своих, понимающих; лишиться всего знакомого, родного, своего.

Не рифмуется ли этот сюжет с сюжетом тюрьмы, тоже частым, в котором центральные моменты это лишение всего своего и попадание в мир чужих неизвестных законов?

И еще дальше: не в этот ли сюжет я попадаю всякий раз, заходя в какое-нибудь учреждение, на интервью или в незнакомую компанию?

По каковому поводу я уже догадываюсь, что центральный момент, сгусток, вокруг которого все это нарастает - это страх быть отверженным, страх недопущения, разоблачения и т.п. Здесь чуть легче найти зеленый стаканчик, тем более, что их, должно быть, было больше одного.

Но прямо вот так провести причинные связи и вообще связи между этими сюжетами я не решаюсь. Пока. Мне детали, подробности, боковые всякие моменты кажутся слишком важными, чтобы хоть одна из них не сыграла; а в простых таких связях детали как-то не играют, теряются. Надо дальше искать.