(no subject)

В книжке "Joys of Yiddish", купленной за двадцатку в комиссионном магазинчике в киббуце Сде-Бокер, обнаружился следующий анекдот, который некоторым трудно объяснимым образом очень вплетен в контекст моей жизни.

Молодой реформистский рабби в Нью-Йорке очень любит играть в гольф. Просто вот больной по гольфу. Но, поскольку он очень серьезно относится к своим обязанностям, поиграть у него получается, ну, раза четыре-пять в год.

И вдруг он в своем календаре видит, что образовался совершенно свободный для гольфа день. Но - это получается суббота.

Что делать? Рабби долго терзается и наконец, со словами покаянной молитвы, кидает в машину сумку с клюшками и едет на дальний-дальний корт, где его никто не знает, и где вообще не будет ни души.

Приезжает, ставит мячик, замахивается клюшкой.

В это время на небе сидит Моисей и смотрит на Америку. Вдруг - оба-на, шо за дела? Боже мой, Ты только посмотри, или мои глаза мне врут?

Боженька подходит и говорит: Oh, Dear Me! Ну, ни фига ж себе. А так хорошо день начинался. Ну, погоди, есть у Меня одна идейка.

Подносит ко рту ладонь и дует легонечко. И когда рабби замахивается и ударяет по мячику, тот летит, стукается в дерево, отлетает, попадает в фонарь, рикошетит в какую-то каменюку, зависает над фонтаном, описывает немыслимую параболу и падает точнехонько в лунку. С одного удара.

Моисей: Вот я не понял - это что, кара такая Твоя?

Боженька: А то! Прикинь: рассказать-то некому!

(no subject)

Еще один сон:

Мы с Верой и с Мируськой едем на электричке в Город со стороны Петродворца - электричка идет где-то вдоль Петергофского шоссе. Мне надо к моим родителям, которые живут на Подводника Кузьмина, вот там. Поэтому где-то в районе Ветеранов (я уже посмотрел на карту, как там все на самом деле - на самом деле все немного не так) мне надо сходить. Мне грустно. Я выхожу и хочу помахать девочкам в окно, жена же мне машет рукой, чтобы я шел уже, пока Буська не заметила, что меня нет. Я смотрю вправо, наверх - там какой-то чудесный зеленый парк то ли сад, газоны с клумбами цветов, деревья кудрявые, дорожки, по ним гуляют люди, дети, кони и собаки; там еще пруды не то озера, речки, овраги и мостики через них. Поезд отъезжает. Я смотрю тогда за поезд, налево - там вместо города клубится какая-то темная мутная туча. Нехорошо так клубится. Вдруг я вижу, что мои не уехали, а вышли тоже, и стоят под платформой. Мне делается очень радостно; я поднимаю их к себе, сажаю буську на шею, беру жену за руку, звоню родителям и говорю, что у нас есть сосиска - ее мы (почему-то посыпав солью) даем буське в руку, и она радостно принимается ее кусать - и два километра парка и вечернего солнца перед нами, и что мы будем через минут тридцать пять-сорок все вместе.