Groszki i róże

У кого мы прожили два последних дня.



"И имел с ним беседу", как в анекдоте про Брежнева. Ромка не изменился нисколько, разве что стал поспокойнее и более открытый. Впрочем, это, может быть, я.

Наблюдал, как школьники играют в регби и бейсбол в Северном Йорке. Играют они в экстраклассе, потому что в процессе игры еще должны сохранять на голове кипу.

Следом за улицей Ner Israel к северу по Баферсту (почему они не называют эту улицу Butthurt?), за лесополоской и речкой, находится Jaffari Islamic Center и школа As-Sadiq - под минаретом развевается огромный канадский флаг. С улицы Нер-Исраэль есть заезд в этот центр. Чудны дела твои, Г-ди. Еще дальше к северу притулилась вальдорфская школа.

Имели прекрасный опыт с канадской железной дорогой. Сервис на высочайшем уровне. Поставили на погрузку в вагон первыми - мы были единственные с детьми - проводили до лифта, помогли баулы поднять в вагон. Проводники в самом поезде попались разговорчивые и веселые, правда, похоже, франкофоны. Впрочем, канадцы вообще народ не отмороженный, просто держатся в рамках. Видя нашу готовность из рамок выйти, с легкостью выходят и сами. Поезд Торонто-Оттава маленький, пять вагонов всего. Таких поездов семь в день. В поезде вай-фай, кресла откидываются, пеленальный столик в одном из туалетов, то и дело ездит стюард с закусочкой и запивочкой. Каждый раз что-нибудь шутит.

Потом мы переходили американскую границу. Застава была совершенно пуста, и израильские паспорта ребята видели, вполне возможно, впервые в жизни. Несмотря на пять стоек, ездят там только местные, и работа пограничникам выпадает (так сказал наш проводник из туземцев) хорошо если раз в сутки. Тем не менее, нам сделали очень строгие ирландские физиономии поверх бронежилетов (фамилии бойцов были Хеннеси и, кажется, Фергусон... нет, пусть будет Баллантайн, раз уж Хеннесси), долго изучали наши паспорта (поругивая медленные компьютеры), сняли отпечатки пальцев (почему-то только с правой руки, хотя по-английски, по-китайски и на хинди было написано, что надо обе) и спросили "Кто будет платить?" Пересечение границы стоит по шесть долларов (уже американских, почем они там сегодня?) с паспорта.

Теперь заканчиваются впечатления канадские и начинаются американские.

На южном берегу св. Лаврентия все немного по-другому. Небо более серое (возможно, потому что свечерело); лес более желтый - на канадской стороне осень еще не началась, а здесь уже да. У обочины дороги видели живого амиша - продавал кукурузу с лотка. Борода и шляпа, черный сюртук - "кого-то ты мне напоминаес, тетя!" Только красный нос картошкой и нарушал картину. Домики в Америке выглядят значительно страшнее канадских - покрашены хуже, покосившихся больше; местами сильно напоминало Всеволожский район конца 1990-х. Все - и домики, и машины, и леса, и луга - чуть пострашнее и посерьезнее канадских. Отчего-то вдруг понимаешь, что некоторые тауншипы по дороге (тауншип - это вроде нашего района, только от райцентра есть лишь магазин) - современники вообще-то Пушкина. Нам напомнил об этом наш проводник из туземцев, профессор одного здешнего университета. Потом на полях и лугах вдоль дороги стали попадаться пасущиеся олени. Говорят, изрядные сволочи, по весне сжирают все посадки, особенно любят тюльпаны - отъедают цветы, остальное бросают.

Никакими индейцами и духами вот тут не пахнет пока совсем. Кстати, уж скорее эльфами. Но нюхать начну завтра. Но что-то геймановское улавливаю уже. Это страна людей и земля людей. Пол Беньян тут правит, а не король Артур и не королева Маб. Хотя - при таком раскладе эльфы как раз и заводятся порой, они любят, когда внимание обращено не на них, они заводятся в щелях восприятия.

Прошу прощения за некоторую сумбурность мыслей.

Вчера мы ездили на водопад под названием Баттермилк. Собственно, это плотинка, шлюзик и желоб для сплава бревен, но чуть ниже желоб кончается, и вода несется по гранитному ложу посреди красивого кленового и елового леса. Кстати, вот голубые ели, из-под кремлевской стены - натурально, растут в лесу в диком виде, честно-честно. Редко, правда, но растут.

Внизу, где протока-желоб впадает в Бошкунгозеро, в мелкой-мелкой бухточке, по щиколотку, из плоских обломков гранита народ складывает причудливые статуи, наподобие эскимосских дорожных знаков из льдин. А еще там попадаются кусочки кварца (кварцита?) и гранитные камешки, усеянные золотистой слюдой. Мы принялись складывать статуи и собирать камешки, утратив и ход времени, и важность взрослой жизни.

На обратном пути заехали на ферму альпак. Во-первых, альпака это не лама. Во-вторых, Аль Пачино к ним не имеет никакого отношения. В-третьих, у альпак тоже есть иерархия, есть альфа-самец, и есть дельта, который догадался, что если подходить к забору, когда у него стоят незнакомые люди, и мило улыбаться, то можно получить свежих одуванчиков. В-четвертых, когда рождается маленький альпачонок, все кобылы стада подходят к нему и минут десять обнюхивают, а потом расходятся снова.

Хозяйка фермы, дама лет 50? 55? 60? - живет одна, ведет ферму с двадцатью альпаками сама, занялась этим делом лет восемь назад - очень захотелось, а по наследству ей достался домик с большим количеством земли. Продает шерсть и занимается случкой и селекцией. Стрижет альпак в последние выходные мая, плюс-минус, стараясь, чтобы не померзли и не парились. По ферме носится день напролет, дозвониться до нее было совершенно невозможно.

И носится она по ферме одна-одинешенька, но с такой ослепительной губной помадой и такими тщательно подобранными тенями, что это заставило меня серьезно задуматься о многом.

"А здесь мы раньше жили, до того, как передвинулись." Мои дети сказали бы "до того, как переехали квартиру". И еще несколько таких же ярких калек.

Сегодня ни одной фотографии. Мы ходили в водный поход. Отмахали 15 километров по двум озерам и двум протокам - ребята на каяках, а мы с Эриком на каноэ. Для первого раза прекрасно, никакой усталости, ощущения крайне приятные.

На первой стоянке на клене висело здоровенное осиное гнездо, больше моей головы. Но, может быть, пчелиное, потому что никакой агрессии не последовало. В низине я нашел скелет оленя, нескольколетней выдержки в болоте. Череп водрузили на корму лодки - на носу Эрик отказывался рядом с ним сидеть. Решили, что раз мы теперь викинги, то непременно нужно совершить набег на какую-нибудь дачу на побережье. (А надо сказать, что все или почти все берега озера нарезаны на участки, и участки эти чьи-то; по закону озеро - оно общее, пристать к берегу можно в любом месте, но вот выйти на берег там, где частная собственность, нельзя. Выходят и просят удалиться. И канадцы удаляются. Да, правда, вот так это тут работает. (Вспоминаю, как десять лет назад я спросил Эрана, что будет, если пить пиво в парке в открытую, и он сказал, задумавшись: "Не знаю. Так никто не делает.) Мы сами так сделали, когда высадились на пляжике, и из домика пришла тетка сообщить, что мы на прайвит проперти. Что этот мыс они тоже докупили, к своей земле. Интересно, когда плотину где-то там внизу закрывают, и их мыс оказывается под водой, ощущают ли они что-то, похожее на инфляцию, и наоборот?) Забрать ихнее золото, сожрать ихнее мясо, мужиков перебить, баб забрать в плен. Главное - не перепутать. На аккуратно выкошенной лужайке перед домиком бегал рыжий колли. Я скомандовал отставить десант - там злая собака. Ваня посоветовал бросить ей череп, пусть гложет, а мы пока займемся нашим нелегким викинговским делом. Ага, понял я, вот зачем они возили на драккарах черепа.

Мы прошли все Кленовое озеро, зашли через протоку в Буковое и прошли всю протоку из Букового в Бошкунгозеро. (А что, отлично получится переводить канадские названия озер на карельские, именно так: Мэйплозеро, Бичозеро, Бошкунгозеро, Твелвмайлсозеро, шо там еще есть.) Пороги оказались малюсенькими, даже не пороги, конечно, а так, перекаты с быстриной. Так что фотооаппарат вполне можно было взять, но я не взял, и теперь, как ни жаль, лишь в голове придется носить все эти картины, а голова, конечно, уже не та, что в детстве.

На самой дальней точке, на устье Бич-реки в Бошкунгозере, я еще раз зашел в лес и еще раз внимательно понаблюдал грибы. Нашел горькушку, внешне совершенно идентичную натуральной, подберезовики, которые аж хрустели от прелести, белые, которые оставили чуть больше сомнений - даже чуть горчат на вкус, у комля ножка краснеет - отставить была команда; сыроежки, тоже признанные внешне идентичными натуральным, и, что было неожиданно, розовые с кругами на шляпках, как грампластинки, волнушки (которые на Перешейке и к югу от Города, помню, в конце моего детства собирать не рекомендовалось из-за свинца и тяжелых металлов (?)). Показались мне еще грузди, но в них я не столь уверен вообще, в теории не силен. Белых - если, конечно, это белые - моховиков - если, конечно, см. выше - и подберезовиков столько, что, конечно, никакая это уже не охота, а собирательство, и счет пойдет на килограммы и центнеры, а зачем.

Пришло в голову, что не только в северно-индейских, но и в угро-финских сказках не упоминаются грибы как промысел и источник пищи. А чего это? Неужели их тоже только славяне едят, как французы лягушек и улиток - потому что жрать больше нечего было? Надо проверить.

Видели, как растет здешняя дикая черника - листья похожи на голубику, но высота куста несусветная. Ягод не было и в помине. Были еще листья, похожие на бруснику, тоже без ягод. И целые заросли чего-то, по листьям и ягодам похожего на ландыш.

Приплыли обратно с оленьим черепом на корме - на него я еще надел темные очки, найденные на другой стоянке. А на третьей совершенно неожиданно нашел рачью (или все-таки крабью?) клешню.

Надо было еще, конечно, на переходе через середину озера крикнуть "Дельфины!"

Видели стаю черноголовых канадских гусей, очень благородно выглядят и взлетают. И уток, которые на однодолларовой монете, "loonie". Ныряют действительно здорово: одна нырнула от нас, и мы не нашли, где и когда она вынырнула. Гуси еще потрясающе благородно взлетают, в отличие от уток, которые делают это удивительно смешно, но не менее ловко.

Вода в озерах и протоках чистая, несмотря на илистое дно, видимость метра три местами. Я купался, но не пил: не люблю илистое дно.

Может быть так, что в прошлый раз я искал отличия. В этот раз я - нынешний я - нахожу сходства. Эгей, говорю я себе, а смола на сосновом пне пахнет совершенно, как у нас, хотя и разливается как-то не по-нашему. А мох вот совершенно такой же, хоть и растет там, где я не ожидал его увидеть, и какими-то странно мелкими островками. А ракушки в озерном песке вот почти совсем как наши горчаки, только чуть толще. А вот эти грибы - ни дать ни взять наши подберезовики. Даже ножка чернявая. Интересно, синеет ли он на срезе. А вот

Но тут на крыльце зашумело, и я встал и включил свет: на крыльце сидел енот и держал в зубах мешочек с чем-то. В отличие от городского, он не стал нагло зырить на меня и ждать, пока я уйду, а поскакал в лес с этим мешком. Интересно, не было ли в мешке что-нибудь важное. Надеюсь, что не было.

Так вот... моховики весьма похожи на наши, но с моховиками надо ухо держать востро, я так всегда чувствовал. Если хоть что-то в нем сомневает - лучше не бери. В этих - сомневает. То ножка излишне прямая и тонкая, то шляпка недостаточно крепкая, то цвет какой-то уж совсем дикий, красноватый. Еще есть здесь ребята навроде наших козлят или маслят, только сухие и по цвету сильно забирают в оранжевый. Тоже - на фиг. Белые - или их двойники - попадаются нередко, но и у них нездоровая краснота и желтизна в шляпке, а изнанка шляпки, где трубки, излишне бела. Ножка, правда, с благородным красноватым налетом. Но - тоже, нафиг. Выложил на бревно, сфотографировал - и давай, до свиданья. Местные, судя по всему, в грибах вообще ничего и никак, грибы совершенно непуганые, вылезают у них посреди покошенных лужаек, между колей подъезда к гаражу, ничего не стесняются. Поганок невероятное количество разновидностей, на 20 квадратных метрах возле дома отметил не меньше дюжины типов.

Здесь плавно переходим к восприятию леса вообще.

Откуда родом был Лонгфелло(у?), выясним, когда появится интернет. Но нельзя не отметить, что скорее отсутствию у него, его критиков и читателей вот этого индейского чувства, что каждый шмель и каждый гриб в лесу - твой если не брат, то по меньшей мере добрый сосед - вот отсутствию этого чувства у них надо удивляться, а не наличию этого чувства у индейцев. Здесь нужно будет запустить серьезное размышление о том, почему и как это чувство могло пропасть в русской литературе (перечитать Тургенева с этой точки зрения, проброситься до Пришвина, у которого явно оно есть, но он его не рефлексирует; а сам я вырос на Бианки и Сладкове, поэтому тоже не рефлексировал до довольно позднего времени, пока не столкнулся с открытым удивлением вот по поводу лонгфелловских индейцев, и тогда, сопоставив с собой, вдруг заметил его). Где-то, в какой-то момент, это чувство пропадает. Оно есть в Калевале, но его нет в русских сказках, где человек противопоставлен _почти_ всегда братству зверей. Здесь надо просмотреть сибирские сказки, белорусские, вологодские и посмотреть, как там: может быть, это фольклористы-обработчики из разночинцев виноваты.

Оставляя в сторону литературу: здесь, в Алгонкин-Хайтс, у меня снова есть вот то ощущение, которое бывает на Перешейке (ах, очучусь ли когда-нибудь там снова?): что все, что окружает меня - это большое сообщество существ, у каждого из которых своя жизнь, своя работа, и что все они, в общем, меня не гонят, на меня зла не держат, меня согласны принять. Поскольку тема принятия у меня одна из самых болезненных, то, может быть, вот поэтому я так хорошо себя чувствую в лесу: лес меня принимает, лес не готовит мне подлянок, не съест меня за одно то, что можно меня съесть. Лес ко мне добр, добр, черт побери.

Абсолютно нету этого чувства в море, особенно Красном: подводная жизнь происходит сама по себе, а я ее в лучшем случае наблюдаю, но отношения к ней никакого не имею. Не принимает в себя совершенно пустыня, никакая, ни берег Мертвого моря, ни горная, ни каменистая, ни Арава, ни Махтеш-Рамон, где привольно и славно, но не добро. Сложно с этим и в израильских лесах. Они очень замкнутые, мне так кажется; чтобы пробиться в них, заслужить какое-то их доверие, нужно, может быть, девять дней провисеть на падубе или просидеть под фисташковым деревом; что-то такое. Они очень робкие, очень - ну, да, замкнутые. Может быть, даже аутические леса это у нас. Очень тонкие, прозрачные, трудно с ними.

Здешние леса жирные, плотные. Богатые всяческою жизнью, она так и брызжет тут - грибами из стволов, побегами кленов из почвы, какими-то бешеными поганками, цветами мелкой и раздрызганной сиреневой ромашки, мошкарой (кстати, не кусается), бурундуками, бурагозящими в траве в двух-трех шагах от тебя, кузнечиками с ярко-черной каймой на крыльях, стрекозами, которые, садясь на дерево, складывают свой фюзеляж в спираль в четыре колена. Алгонкинский лес, так мне кажется в этот раз - как большой западный город: в нем всех много, но на всех найдется место, залезай и ты (плакат в Торонто на десятке языков: "добро пожаловать, вас тут ждали"). Лица незнакомые или смутно напоминающие кого-то, или даже очень напоминающие, но умом понимаешь, что откуда здесь в Воронеже наша африканская улица Лизюкова; но они тебе не враги, они готовы тебя принять.

Вот какие мои индейские открытия на этот раз.

Ну, и наконец: Пупкин был не прав кое-в-чем. На берегах Великих озер тишины никакой нет. В траве днем и ночью мириады кузнечиков; где-то в лесу с затейливой завитушкой на конце ухает, я так думаю, сова; в заводи переругиваются серые с коричневыми головами и хохолками утки; посвистывает какая-то ночная птица, местный аналог козодоя, что ли (будет интернет, посмотреть, как он по-английски, ведь помнил, а забыл); по 118-му шоссе на дальнем конце озера тащится грузовик, должно быть, с бревнами; и где-то неподалеку кто-то играет на гитаре, хотя, может быть, мне это только кажется. И озеро плещет в берег: на рекламных фотографиях прошлого года этого места между тем местом, где я стою, и водой метров пять пляжа, а сейчас вода вот она, прямо передо мной; озеро поднялось сантиметров на десять, вот оно, глобальное потепление. Озеро устроено, кстати, занятно: метров 80 от берега глубина не доходит и до пояса, прямо вот Финский залив в Лисьем Носу, да и только; а потом вдруг обрыв и прощай, дно, вода становится черной и холодной, прямо как в какой-нибудь неплохой песне, беззвучно скользишь над этим в каяке или в каноэ...

Да, вот, кстати: зрительных впечатлений набрался я довольно, чтобы сочинять клавиши к "Индейской Осенней". По крайней мере, сейчас, зажмурившись, вижу то, что надо - протоки вот эти, ручьи лесные, речки, болота. (Болота здесь совсем непохожи на наши, они же еще могут быть бобровой природы...) Еще бы набраться мужества и выкинуть синюю гитару - не подходит она как-то, хоть и очень хорошо придумана.

Интересно, а мой индеец - он в каяке или в каноэ плывет к Великому Духу?.. Кстати, разрешилась проблема со сторонами света: он плывет не в Тихий океан, он плывет на Манитулин.

В парке рядом с нами сидела семья китайцев, и их девочка лет полутора на вид разговаривала с ними совершенно, ну вот совершенно теми же звуками, что Плюша разговаривает с нами, но они ее понимали, а мы Плюшу нет. Надо, надо было не постесняться и попросить их попереводить.

У Плюши есть такая - игра ли, культовая ли акция не знаю: она произносит вопросительным тоном: "Папа?" - я отвечаю "А?" - и она произносит какую-нибудь короткую фразу навроде "итись-ня" или "сию-wa", потом пауза, а потом снова: "Папа?" - "Да?" - и какая-нибудь другая фраза, и так тактов двадцать кряду. Смысл науке неизвестен.

Вообще же про девочку Плюшу в этом путешествии мы повторяем то и дело "Только заинька был паинька, не мяукал и не хрюкал, под капусткой лежал, по-заячьи лопотал и зверушек неразумных уговаривал." Так она себя ведет.

Взяли в прокат огромный семиместный белый "крайслер" с невероятными для нас техническими новшествами. Дети в восторге. Выпадающие с потолка экраны их добили наповал. Завтра будем им туда показывать какое-нибудь кино, ехать нам на север часа два-два с половиной.

Любопытно, как похожи окрестности аэропортов в больших северных городах. Но вообще растительность на пустырях здесь совсем другая, гораздо больше цветов, все выглядит чуть праздничнее, чем вдоль Лиговского канала. Цветочки мелкие, но яркие - желтые, лиловые. Огромные рыжие бабочки летают над этим, иногда на значительной высоте. Стрекозы - с такими ярко-голубыми маячковыми огнями на хвостах - и, конечно, осы, как обычные, так и вот эти крупные, с длинными висячими ногами, не знаю, как зовут, и все в количествах, превышающих комфортные. Помню, как они доставали нас в Германии, от Берлина до самого Штауфена, а стоило переехать через Рейн в Кольмар, как тут же они и пропали.

Там, куда мы едем, отдых будет по системе "все выключено", поэтому мы уходим с радаров, а если не вернемся через неделю, то искать нас в районе северного берега Кленового озера (я понимаю, что это примерно как в России Черная речка или Красная Горка... а, да, совхоз "Советский" Ленинского района еще) на Алгонкинских Высотах.

И вторую половину дня провели на фестивале уличных всяких артистов BuskerFest. Музыканты, клоуны, акробаты, жонглеры - ну, вот все то, чем мы будем заниматься, когда я покину хайтек. Мы, впрочем, скорее будем устраивать что-нибудь уж совсем странное. Сеансы публичной психотерапии с последующим разоблачением, там, или воспитание детей на батуте и на канате. Начало уже было положено, когда мы с Браином ждали Фаворова в переходе с Маяковской на площадь Восстания и читали друг другу книгу "Буддизм в переводах" перед раскрытым гитарным чехлом. Вот что-нибудь в этом направлении.

Ну, тут чего рассказывать, цирк он и есть цирк. Да и выступали в основном семейные пары. Австралийцы-жонглеры и акробаты особенно повеселили, дядька трепался безостановочно, очень юморной. Один факел зажал между ног, другие приставил к голове, запрыгал: во, кенгуру спасается из горящего буша. А сейчас вообще смертельный номер, уберите ваших детей от наших голубых экранов, я всегда своих детей убираю, у нас их четверо, а впрочем, я им всегда говорю: надо мечтать, надо воплощать свои мечты, надо все попробовать, только вот это - не в моем доме... Ага, жена снизу отвечает, как же, не верьте ему, он их такому учит, лучше бы они пиво пили и на мотоциклах ездили, это безопаснее... Вызвали тетку из толпы, дали ей факелы, кидай, говорит, я зубами поймаю... не, стой, не кидай, стой, я пошутил. В общем, молодцы ребята.

Bubble tea вьетнамский больше не пробуем, или пробуем, но без bubbles - они из тапиоки, в какой-то момент начинает тошнить. И кайенским перцем больше не посыпаем кукурузу, не по язве нам она. Как и большая часть китайской кухни, увы, переходим на японскую, пожалуй. Васаби почему-то можно.

Что интересно: когда мы в разговоре по-русски употребляем ивритские названия и вообще слова, мы их меняем по правилам русской грамматики, зачастую меняя род ("какой у тебя иштатфут ацмит?") и число ("тяжелый выдался милуим"). Про фонетику и говорить не приходится. Когда русскоязычные канадцы употребляют какой-нибудь местный топоним, они его произносят по-канадски, мало что не склоняя, так еще и выговаривая по всем правилам. Объяснений можно придумать немало, но можно этого и не делать, ура.

Еноты, как я только что имел возможность убедиться, людей не боятся совсем. Сгонять его с мусорного бака пришлось физически, тыкая хворостиной. На крышку бака положил пару кирпичей, но это его, я так думаю, не остановит. Хорошо, что у нас такие не водятся. Обаяшка, но уж больно наглый.

Девушки в Торонто одеваются значительно смелее, чем в Иерусалиме и чем в Москве. Чем в Иерусалиме - потому что гораздо больше тела открыто, и чем в Москве - потому что выставляется тело очень явно не для удовольствия окружающих, а для удовольствия хозяйки. Ей самой нравятся свои ноги, а кому не нравится, может не смотреть. Ноги, после Иерусалима и Москвы, очень не товарные. Радикальный феминизм это одобряэ, да и вправду - тело не товар, никто его рекламировать не обязан.

Им действительно очень важно, чтобы домик был хоть малюсенький, но отдельный. Отделенный от соседей метром пространства, лишь бы не общая стена. Возможно, потому что строили селюки, мохнорылые хуторяне йоркширские да девонские.

Возле каждой церкви афиши: классы, концерты, программы развития. С одной стороны, вызывает ощущение, что конкуренция требует ребрендинга и жесткого маркетинга. А может быть, на молитву народ ходит и так, и ее рекламировать не надо. Ну, может быть. Такое все, человеко-ориентированное. У нас не так, у нас все, что для человека, побочно и сопутствует, а главное в синагоге все-таки не человек. Уж хотя бы народ в целом, как собеседник Бога.

Сегодня были на Кенсингтон-Маркет - такой богемно-хипной район, где они и живут, и торгуют всяким: товары для травокуров, индийские тряпки, индейские бубны и перья, либо самодельные, либо китайские, кристаллы, благовония и прочий ПУкС; тут же органическая еда и овощи, тут же велосипеды и ремонт мобильников, тут же сотня едален от совсем веганских до конкретных мексиканских и испанских супермяс. Исключительно спокойная публика. На втором этаже под дикий маячок с тяжелым бурым запахом, я бы не стал такое курить вообще, один чел играет на гитаре реггей в четыре аккорда, а другой, очень темный негр в растах, Сенегал-Гвинея в анамнезе, поет "какой ништяк, вот какой ништяк, и я говорю тебе "вот какой ништяк"". Под балконом сидят суровые байкеры лет сорока в железах, у двух большие собаки. Собаки лежат на асфальте и игнорируют. Рядом ходят и аскают мутные волосатые личности, явно не на благовония и кристаллы. У другого, уткнувшегося в пол, табличка гласит "не надо смотреть, лучше помогите!", а потом неожиданно добавлено "мудаки, бля". Остальные все веселые, и явно все местные - с фотоаппаратом был я один. Наснимал граффитей, со старанием и чувством нарисовано.

Богемно-веганский Кенсингтон-Маркет плавно переходит в Чайнатаун - вроде как даже те же названия, только начинают дублироваться иероглифами или по-вьетнамски, а потом английский постепенно пропадает, остается только китайский, вьетнамский, и изредка японский и тайский. И процент синантропов вдруг доходит до 90. Английский у них понимать очень трудно, интонации совершенно марсианские, из всех гласных осталось полторы, согласные неожиданны до чрезвычайности. Двух официанток в пельменной, куда мы совершенно случайно зашли, мы в общем-то понять до конца и не смогли. А мы искали, где бы перекусить, и вдруг увидели заведение, в котором много-много сидело китайцев, почти все столики были заняты, и оно такое простое оказалось, кафель на стенах, чуть ли не пластмассовые стулья, ну, ни дать ни взять пельменная на Восстания. Правда, когда я ее последний раз видел, она была пирожковая с полным обедом, и очень приличная была еда, и интерьер был уже с зеркалами и чуть ли не гардеробом. Ну, и вот тут, официанты друг другу кричат по-китайски, все в чаду, у входа take-away готовят и разливают, повар несет утку поперек него шире, народ сидит и лопает, у задней стены аквариум, в котором ждет своей очереди еда. Аутентично донельзя. Не особо вкусно, правда, но с экзотикой пойдет.

Во вьетнамском супермаркете играла вьетнамская попса - совсем как обычная, только вот по-вьетнамски. Там попадались уже покупатели не-синантропы. Очень пожилые негры старик со старушкой, старик такой подвижный, высокий, а старушка такая согбенная, оба седые. Семейство мусульман, пакистанцы, что ли, с детишками. Англосаксонка вот тоже, тощая, белесая. Интересно, как уживаются китайцы с вьетнамцами или тайцами. Да и сами китайцы между собой как уживаются, их же там разных - как от Швеции до Греции. Купили экзотический фрукт - рамбутан. Понравилось, но личи забористее.

Вообще же очень спокойно относятся друг к другу все вот эти разные. Судя по тому, как носят всякие знаки национального отличия. Машинист поезда в метро - в синей чалме. Тетки в цветастых платках и платьях, с бусами. Парни в черных таких тюрбанчиках с пимпочкой на лбу, малайцы, кажется. Опять же, карибасы в растах. Мужик мне навстречу пер в майке с надписью "фаластын", а вместо "лам" - карта Израиля. А в очереди за мороженым за нами стояли папа с сыном, шнобели одинаковые совершенно, у сына на шее татуировка - מרים в крылышках. Может, блатной? В кипах и с могендовидом, правда, никого не видел пока.

В общем, как и у нас, что-то объединяет много разных людей. Что - я пока не берусь определить.

Земля здесь серая и легкая, сыпучая, неприятная на ощупь. Хотел сфотографировать большой террикон на стройке, не успел. В больших универсамах продают землю для растений, мешками по 10 кило. Ходовой товар. Да, земля неприятная на ощупь. Но, очевидно, родит.