Groszki i róże

Публикацию трех важных для меня текстов удобнее начать с конца. Собственно, это один текст, но из трех очень разных частей, разной степени эзотеричности. Здесь можно выложить все три, но другим сетям достанется меньше.

Итак.

На последнем – крайнем? – концерте БГ в парке Шарона, на красивом холме, образовавшемся из почти столетней горы мусора, с видом на огни Гуш-Дана, с пролетающими над зрителями самолетами, я окончательно понял, что магия БГ на меня больше не действует.

Может быть, потому что я читал ирландские саги и вузовский учебник по индийской философии немного раньше, чем познакомился с большинством песен Гребенщикова. Потому, что я зануда и мне во всем требовалась точность. И во всем хотелось дойти до конца. (Когда говорят, что в жизни все надо попробовать, то редко имеют в виду интегральные уравнения - но я более любознателен, чем большинство всех.) И я все в его текстах понимаю. Все загадки больше не загадки, тайн больше нет. Я знаю, что такое гуны и махасиддхи, читал то, что вокруг “Кад Годдо”, выяснял, кто такие Евдундоксия и Спандулья, я в курсе, что он имеет в виду, когда поет “вставай, перейдем эту реку вброд” – что это за река, как называется тот, кто в нее вошел и как тот, кто из нее вышел. Я прочитываю все эти смыслы. Если не все, то очень многие. У меня есть пробелы в образовании по части русской литературы, но они, кажется, и у него на тех же местах. (Впрочем, так мне казалось бы в любом случае.)

Поэтому, может быть, меня и не прёт. Загадка разгадана, а загадочность ради загадочности (“ибо я люблю все странное”) прошла уже где-то около 23-24 лет, захотелось вместо нее откровенности и честности. Или уж тогда пусть будет, как у Джорджа Гуницкого – стихи, которые не стараются казаться странными, а таковы есть. Социальная общность, “песня на моем языке”, культурный код допуска к немногим избранным – больше не требуется. Таких, как я, на свете примерно один человек, а остальных я научился прощать, а потом и ценить за то, что они не такие. Эстетика у всех разная, мне близка другая. Воспоминания о важном – ну, вот это осталось. “Мне не нравится эта песня, но под нее мне было когда-то хорошо,” – так я объясняю это младшей дочке. Однако новые песни этого не несут – по естественным причинам.

Поэтому для меня БГ 2025 года – это прежде всего мощный публицист, автор звучной гражданской лирики, с четкой и внятной бескомпромиссной позицией. Каким он почти никогда не был прежде. Конечно, он написал “Козлы” и, там, “Поколение дворников и сторожей”, но сравните эти песни и “Поговорим о мертвых” или “Ничто не забыто”, и вы поймете, про что я.

Это было неожиданно. Связи между эстетикой и этикой, может быть, все-таки существуют, но не так легко представимы, как казалось нам с Сашей Яцуренко в утреннем лесу под Заходским ровно тридцать лет назад. Я по-прежнему не нашел убедительного ответа на вопрос, почему одни люди сдаются на милость своих эволюционных механизмов, а другие, от которых вовсе не ждешь ни героизма, ни даже вообще душевной прямоты, вдруг оказываются прочны, как скала. Это удивительно и прекрасно – видеть такое.

 На волновавший меня издавна вопрос о допустимости подмены этики эстетикой, который сейчас формулируется как "может ли писать хорошие стихи поэт, (не) высказавшийся открыто в поддержку (против} войны с Украиной (геноцида в Газе)", Льюис отвечает так: 

"Provided that any of those neighbours sing out of tune, or have boots that squeak, or double chins, or odd clothes, the patient will quite easily believe that their religion must therefore be somehow ridiculous."

Пришла в голову банальная мысль - вам-то это, конечно, давно уже понятно - не написать ли учебник по пассивной агрессии? - неудачное какое-то название, должно же существовать другое, более удачное - например, вот קוועטש, - что обвинять русскую культуру в том, что она не смогла не дать русским стать людожерами нисколько не умнее, чем считать, что если подростку показать в книге чувство мужчины к мужчине, то он непременно станет мужеложцем. Культура этого не может, по всей видимости. Ни запретить, ни приказать. Не то было бы слишком просто. Захотел мужеложца вырастить - поставил ему Эльтона Джона, прочитал Оскара Уайльда, показал Караваджо, получай, распишись. Захотел зипуна (это как ватник, только на букву З) - поставил Глинку, прочитал Гайдара, показал мозаики из московского метро, получай, распишись. Но ведь не работает это так. Нужно что-то еще. То ли, чтобы было с самого начала, то ли, чтобы прилагалось ко всей этой культуре. Что-то то ли природное, то ли культурное, но другого уровня. Или уровней.

Да, я понял это в сегодня лет, и неипет.

По-прежнему, или даже пуще прежнего интересно, что же это такое должно быть. Что делает из одного участника рок-группы эмигранта и иноагента, а из другого участника той же группы предводителя дворянства и особу, приближенную к императору. Каким косяком они делились в одной помойной яме, а каким вот не поделились.

Мне почему-то кажется, что у Конфуция можно найти об этом, но я очень давно его читал и очень отрывочно.

Всех, кто празднует чего-нибудь сегодня и завтра, с праздником. Я пропущу. У меня в этом году выдался такой День Лицея, что Самайн мне уже без надобности.

Не выдержало проверки мое представление об лицейском братстве. Ну, вот том братстве, которое рождалось на подоконниках Сайгона, на ступеньках Ротонды, в фойе домов и дворцов культуры, на репетиционных точках, в электричках и вокруг костров. Не выдержала конструкция нагрузки. Не братья оказались.

Да, в принципе может такое быть, что все по-прежнему молодцы, а это я изменник и отщепенец. Рассмотреть такой вариант обязательно нужно. Но, во-первых, такие молодцы не все. С некоторыми я бы до сих пор в разведку пошел. За многих ответил бы по всей строгости. Насчет жизни не так уверен - она не мне одному принадлежит пока что. А, во-вторых, я сам не вижу в себе измены, изменения не вижу. В моем внутреннем взоре я тот же, такой же, каким был в 18 лет. Что тогда не любил, то и сейчас ненавижу. Чего тогда хотел, того и сейчас хочу. В гражданском плане - в личном многого достиг уже. Ну, может быть, стал чуть посмелее, чуть увереннее в себе, и в каких-то областях накопил опыт, невеликий, но несомненный. Все остальное то же самое. Какие-то из песен, сочиненных семнадцатилетним мной, я не пою, но по тем же причинам, по которым не пел их уже и в двадцать два. А мне скоро трижды семнадцать.

Многое заставил этот год увидеть в новом свете. Вот того же Пушкина взять. Доживи он до моих лет, да в путинской России - ведь наверняка был бы в строю других с фамилиями на эту букву. С его-то легкомысленностью и долгами. С его-то увлечениями и тягой ко всему высокому и стройному, классическому да романтическому. Писал бы поэмы о крейсере "Москва", о чмобилизации и героических вагнеровцах, катался бы по фестивалям "Zа Россию". Потом вдруг откинулся бы в Израиль, а потом так же вдруг вернулся, а потом опять уехал, пешком через Белорусию в Литву, а я бы обо всем этом узнавал из заголовков на случайно открытом у деда яндексе.

Потому что есть у нас теперь такой вопрос... помните, у Маяковского: да мы бы спросили - а кем были до восемнадцатого года ваши родители? только б того Дантеса и видели. Вот и теперь - а где вы были с четырнадцатого года? Чем занимались? И Пушкину такой вопрос задавали бы примерно раз в десять минут. Солнце поэзии все-таки, не может же солнце не туда светить и не там всходить.

Я чем занимался - я знаю. Я в четырнадцатом любимого друга потерял и дочь родил, а еще работу нашел лучшую в жизни. Потом отец умер. Вот завтра в полдень как раз шесть лет. Много еще чего было. Но рассказывать без спроса не буду. Невежливо это и ненужно.

Ну, либо стал бы Пушкин совсем другим, не таким, как мы его знаем. Вот это интересно, каким. Может быть, вдруг бензином бы себя облил и поджег на Красной площади. Но - не было этого.

А что же я так распереживался, вот чего, а? А того, дорогие по-прежнему мои, что у меня так все устроено, что без связи со зрителем-читателем-слушателем не умею я творить. Что я когда сочиняю что-нибудь, я картинку рисую, как я кому-нибудь из вас это показываю. И на реакцию воображаемого тебя в своей голове ориентируюсь - меняю стиль, приспосабливаю тон, подбираю выражения. Это, знаете, очень рано началось у меня, лет в пять, и очень глубоко сидит. Переделывать уже не стоит, такие деревья пересаживать экскаватор нужен. И тут вдруг я понимаю, что вот этот, которого я перед собой посадил стихи ему читать - он меня презирает вообще-то. Его тошнит вообще-то от меня. А я ему стихи. Да еще все обо мне, о другом-то я не позволяю себе писать, чтобы вранья было меньше. А у него такие другие проблемы, что мое ему ничего не говорит. Помните, опять же: в Париж пришла весна, но она не радует москвичей. Бывает же и наоборот: в Париже промозглая осень, но москвичам на нее насрать.

А я эту потерю общности воспринимаю как свою личную трагедию, и оттого ерошусь.

А зря. Надо учиться как-то без воображаемого собеседника говорить и петь. Некоторые бога ставят перед собой, некоторые себя самого, некоторые еще что-нибудь. Некоторые, похоже, вместо воображаемой России сажают перед собой воображаемую Украину - ну, мне так кажется, что они так делают. Это уж точно не мой вариант, я не строю иллюзий, что в Украине я кому-то дорог. Это слабенькая любовишка, если требует взаимности, а мне в жизни повезло, я знал неразделенную любовь.

Я не знаю, что делать, не знаю, как. Но только чувствую, что делать буду все равно.

Так что, хочется верить, не себя жалею, а только дружбу потерянную. Вот этого "все те же мы, нам целый мир чужбина, отечество нам - Царское село". Вот это потерялось.

Поэтому в этот раз вместо Пушкина будет Вяземский:

Мой кубок за здравье немногих,
Немногих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.

За здравье и ближних далеких,
Далеких, но сердцу родных,
И в память друзей одиноких,
Почивших в могилах немых.

Нетка ушла уже наверх, укладывается спать и напевает звонким детским голоском весьма и весьма чистенько "Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно". Со временем разучит точно, вместе подберем, я тоже давно хотел понять, как это все устроено. С детства - а я, вполне возможно, присутствовал на премьере, 1 января 1979-го - я считал эту мелодию самой сложной мелодией для песни, какая только возможно. И не уверен, что мнение мое поменялось с тех пор.

Версия вторая, потому что первая погибла при коротком замыкании. Как вот эфемерны бывают все наши... ладно, "не браво - ладно, главное, что не ново, потому и не поступлю".

Как иногда бывает, что не понимаешь, как важен для тебя был человек, пока его не потеряешь, а потеряешь - вдруг поймешь, это все знают. А еще бывает, что не понимаешь, почему он тебе важен. И когда потеряешь его - все равно не поймешь.

Среди многих смертей этого года вот прямо сейчас я переживаю две. Лично знаком не был, и почему они для меня так важны, не понимаю. С другой стороны, поскольку лично знаком именно что не был, связь была только очень опосредованная, через творчество, которое никуда не делось, и другие какие-то, может быть, вещи, которые тоже вряд ли куда-то денутся, пока хоть один из нас двоих на этой стороне, то вроде как и смерти нет и не бывает.

Скончался Натан Зах. Вообще, когда умирает еврей, используется слово נפתר, что означает "освобожден (от исполнения заповедей)", а переводить хорошо словом "преставился" - в нем такой же намек на то, что это никакой не конец, а только подведение промежуточных итогов. Но я про религиозную жизнь Заха не знаю ничего. Я вообще пока ничего про него не знаю, кроме нескольких песен на его стихи, которые меня тронули.

Поэтический иврит начала и середины прошлого века я не читаю практически совсем. Это как для вас читать в подлиннике "Слово о полку Игореве" с рукописи: помимо загадочной дислексии, есть непроницаемая лексика. Только когда поэт снисходит до простого, разговорного языка улицы и рынка, у меня появляется шанс его понять. Например, в песне. Например, в этой:



Ведь человек - он дерево в поле
Как человек, так и дерево растет
Как дерево, человек падает
И откуда мне знать,
Откуда я взялся, куда попаду
Как дерево в поле

Ведь человек - он дерево в поле
Как дерево, он тянется ввысь
Как человек, оно сгорает в огне
И откуда мне знать,
Откуда я взялся, куда попаду
Как дерево в поле

Любил я и ненавидел
Отведал того и сего
Меня схоронили в сухой земле
И горечь, горечь на языке
Как дерево в поле

Ведь человек - он дерево в поле
Как дерево, ему нужна вода
Как человек, оно не может напиться
И откуда мне знать,
Откуда я взялся, куда попаду
Как дерево в поле

В интервью, которое передавали по радио, Натан Зах десять лет назад, до того, как ему стали изменять память и рассудок, говорил: "Возможно, решение никогда не иметь детей, было ошибкой. Но я не мог позволить еще одному существу пройти через все то, через что я прошел." И еще: "Боль у меня - это необходимый компонент стиха. Без этого он не будет работать."

Я только на прошлой неделе откуда-то узнал, что в середине августа скончалась Эва Дэмарчик. Двадцать лет назад, после того, как городские чиновники выкинули ее уникальный театр песни из здания, отданного под детский сад, она окончательно порвала все связи с миром, не давала интервью, не отвечала на звонки, жила уединенно в Величке. Мы даже были там с сыном в 2016-ом, в этой Величке, но вряд ли я узнал бы ее, если бы случайно увидел на улице. А в подвал "Под баранами" мы ходили. Я трогал там двери, столы и пол сцены, на которой она когда-то пела. Целовать не стал - что за фетишизм и дешевая экзальтация! Но поцеловал пальцы, которыми трогал, потом, когда свет погас, и никто не видел.

Говорят и вспоминают, что характер у нее всю жизнь был не сахар совсем. Обиды, ссоры, злопамятность. Неужели другой человек не сделал бы эти песни? Думаю, что да, не сделал бы их так другой человек. Тут вроде и думать нечего, конечно, нет. Бессмысленных черт характера не бывает, это не те родинки, которые можно спрятать под одеждой.

Ну, и вот Жванецкий. Сначала хотел написать много, а потом подумал, подумал, и не стал. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. А кто ее всю знает, эту правду? Не я. Хорошо другие напишут, многие из них за это денежку получают, отнимать у их детишек кусок хлеба дело некрасивое. Я только две вещи скажу.

Во-первых, то, что именем Жванецкого подписывают самые низкопробные ржаки - это не беда. Пока живы те, кто помнит и понимает настоящего Жванецкого, это не так уж страшно, а потом - не так уж обидно.

Во-вторых же то, что я уже наяву слышу и вижу, как недоросли из моего поколения и поколений помоложе пишут и говорят: "Вот, в Советском-то Союзе был Жванецкий, а при этой вашей дерьмократии что? При Сталине и порядок был, и сатирики были вон какие - орлы все как один! Что ни слово - алмаз! Что ни шутка - вся страна пацтолом! А при этой вашей хваленой свободе - одни рубли у всех в глазах... Эх, какую страну потеряли!"

Вот что грустно. Вот что плохо.

Однажды до меня дошло, что саксонская топонимика центральных английских графств незатейлива просто до изумления. Новый лес. Черный ручей. Длинный холм. Бычий брод. Старый мост. Ивовая лощина. Вот просто - что вижу, так и называю. Это топонимика первопроходцев. Никакие истории ни с какими местами не связаны. До нас тут ничего не было. Очень может быть, что и кельтская топонимика такая же, просто я ее гораздо хуже понимаю. Так же устроена топонимка в Финляндии и Карелии. Высказывать предположения, почему это так, я пока не готов, недостаточно много думал на эту тему, да и взялся за перо не для этого.

В Израиле топонимика устроена сильно сложнее, и это очень зависит от региона. Да, представьте себе, наша страна, которую на обычной карте без лупы не разглядеть, тоже делится на регионы, и они не менее разные, чем, скажем, Псковская область и Красноярский край. В одних местах топонимы естественные - вот как в описанных выше Англии и Финляндии. В других исторические, иногда историко-легендарные. В третьих экзотические или унаследованные от предыдущего населения. В четвертых искусственные - имени недавних вождей или вообще с потолка взятые название деревьев, цветов или созвездий зодиака - подчеркнуто политически нейтральные.

В нашей деревне улицы называются по деревьям, цветам или птицам, что не может не создавать ощущения условности и необязательности, непрочности существующего освоения ландшафта. Сама деревня - как и многое в этих краях - названа в честь дамы, собиравшей лет сто назад деньги для выкупа и освоения этих земель; то есть, вождистский топоним, как Ивангород, Екатеринбург-Свердловск или Вашингтон. Названия А природные топонимы - они естественные, как в Англии: река Платановая, урочище Земляничных деревьев, долина Фисташек, река Пещерная, пещера Сталактитовая. Так получилось, что в наших краях легендарно-исторических объектов как-то практически не было, почти что не фигурируют в Библии эти места. Слепое пятно, мертвая зона. Километров десять от нас в любую сторону - и там пописать некуда, чтобы не попасть на какие-нибудь патриаршьи мощи. А у нас - пожалуйста, в любую сторону, хоть веером, не попадешь ни на что. Чахлое поселеньице, едва упомянутое в какой-то связи где-то в более хозяйственно-политических разделах Ветхого Завета; римские дороги из ниоткуда в никуда в лесу; фундамент византийской церкви да ямы для обжига извести, в которые время от времени падает редкий русскоязычный грибник (вот будет потеха археологам пятого-шестого тысячелетия раскапывать наши дома и их библиотеки) - вот и все.

Поэтому название Пещера Близнецов - оно интригует. Там даже есть какая-то легенда про каких-то близнецов, которые окаменели то ли от горя, то ли, что гораздо менее представимо, от любви. Какая-то не очень архетипическая легенда, стилистически относящаяся к периоду воинственно-сопливого романтизма 1960-х гг. н.э. (В википедии приведена другая легенда, более прикольная.) Другое название у этой пещеры - пещера Летучих мышей. Потому что гнездятся они там в больших количествах. С 1 ноября по 31 марта посещать пещеру запрещено - чтобы не будить летучих мышей, которые, проснувшись, начинают истерически летать туда-сюда, точно как делали бы мы с вами, если бы нас разбудили жутким грохотом и светом в три часа ночи, и у нас бы были крылья, а летание требует энергии, а энергия требует жратвы, а жратву зимой взять неоткуда, фруктов и насекомых в нужных количествах нет, и мыши могут умереть от истощения - опять-таки, как сделали бы и мы с вами.

И вот тут, вот тут начинается то, зачем я взял в руки перо.

Этой весной пещеру Близнецов не открыли для посещения после 31 марта. Чтобы посетители не заразили летучих мышей сами знаете, чем.

У меня все на сегодня. Поедем с женой на рынок на улицу Цепей в Старом Городе, там, говорят, одному слепому подарили цветную шаль.

Не могу найти пост, в котором я недоумевал, зачем в захоронения клали вещи такой огромной материальной ценности для общества, выводя их из оборота. Было несколько предположений, одно глупее другого: что так поддерживался дефицит и уровень цен; даже что рассчитывали позже из могилы выкрасть. Веру в то, покойный будет всем этим пользоваться в загробном мире, я почему-то со школы не воспринимал как довод. Во-первых, не встречал подтверждений такого в исторической этнографии, а, во-вторых, древние люди были не менее практичны, чем мы, и могли заметить, что предмет, оставленный в могиле, никак не изменяется и не демонстрирует, что им как-то пользуются. (Конечно, когда погребальные дары предварительно ломали, это другое дело. Тут может быть эта вера. Но, опять же, доказательства труднопредставимы.)

А вот мысль о том, что это такой своеобразный потлач, почему-то до сегодняшнего дня меня не посещала. А казалось бы.

"погребальный обряд был средством утверждения статуса живого человека. Например, умирает старший брат, а младший брат приносит ему погребальные дары, тем самым поднимая свой статус в глазах общества.

М. Родин: «Смотрите, как я богато похоронил своего родственника».

И. Семьян: Да, но совершенно не обязательно, чтобы этот богато украшенный лук был связан с этим человеком."

Так что, это на самом деле к вопросу о слепых пятнах в голове.

Слухи и новости местами противоречивы, точная схема выхода в норму пока не ясна лично нам, но выход уже начался. Это пишут в новостях, и это видно из окна. Выходной, хорошая погода, вся деревня опасливо высыпала гулять. С масками почти все, но не у всех они надеты - у многих болтаются под подбородком. Ограничение на 500 метров для занятий спортом сняли. Ограничение на 100 метров без спорта еще действует, но, я так понимаю, в общественном сознании теперь всё приравнивается к спорту. Как бы - видишь патруль, начинаешь бег на месте. Кстати, спортом заниматься можно и без маски, но тут в общественном сознании непривычно включается рассудок, не без багов, разумеется, но все равно удивительно: те, кто без масок, действительно передвигаются быстро (хотя дети на велосипедах в масках встречались). Общественная сознательность приятно удивляет вообще в нашей деревне. Может быть, потому что врачей у нас все еще живет много. В синагоге шел урок: сидели через ряд под навесом в пристройке, все в масках.

Салюта на день Независимости у нас не было, как и много где. По просьбам трудящихся - многие муниципалитеты завалили гневными письмами на тему, что вот сейчас нам только на салют деньги и тратить. Концерты знаменитостей отменились сами собой, знаменитостей "немного жаль", как Крокодил Гена изящно сформулировал, но у них наверняка "лучшее, конечно, впереди". Вместо этого всего по улицам ездила платформа, на которой играла музыка, в том числе живой скрипач, жонглёры и клоуны работали на полную мощность, а народ выходил к калиткам и на балконы и махал флажками оттуда. Что интересно, колонну военной техники, которую тоже собирались прогнать по улицам для воодушевления тех, кого воодушевляют такие вещи, на въезде в поселок завернули военные пограничники. Я пробовал вдуматься в эту басню, но побоялся, что мне станет не по себе, и прекратил.

Открылась теплица в Нес-Арим, мы на радостях там накупили цветочков и приспособлений для полива аж на полтыщи. С сегодня по каким-то странным схемам начинают работать начальные школы и выпускные классы. Думать о том, как они себе это представляют, реально не хочется - хочется только радоваться, что министр просвещения не я. Как бы там ни было, школьный городок в центре поселка в семь утра включил веселые и бодрые песни, и стало очень очевидно, что жизнь меняется.

Вроде осталась еще неделя, самое большее, две, и если все будет хорошо (критерии "хорошо" опубликованы, хотя могут измениться), то все вернется на круги своя. За вычетом тех, кого с нами больше не будет.

Как я могу подытожить прошедшие полтора месяца?

Самое заметное изменение: за последние сорок лет я никогда так не высыпался. Семь недель по восемь с половиной часов в среднем, если верить браслету. Такого просто никогда не было. Сравнивать не с чем, и это сильно осложняет самоанализ. Одно это может сделать жизнь прекрасной.

А может - любимая жена, любимый дом, любимые дети, любимый сад, затяжная весна (слив будет море, баухиния цветет, как никогда прежде, мимо помело аж не пройти, а какая была сирень! а какой был багряник! а как розы пошли! а какие орхидеи обнаружились на тропинке вдоль ручья), любимая, хоть и треплющая нервы, работа... Не диво, что так легко мы пересидели. Ни друг друга не убили, ни детей, не деградировали особенно (Туся каждое утро выбирает жене, какие сережки сегодня одеть; а я - вы хорошо сидите? - правда стал делать зарядку почти каждый день, иногда в саду на газоне, если на работу не опаздываю, а иногда уже на работе), даже что-то сделали из долгосрочных планов. Семья показала себя устойчивой ячейкой. Даже я не такой уж плохой папа, с каждым из детей есть у меня свой разговор; а жена и вовсе ангел и социальный гений. Я, в общем, и знал это про нас, и не сомневался; но видеть подтверждение куда как приятно.

В общем, как у Псоя: "до неприличья хорошо".

Но почему мне должно быть совестно за то, что у меня все так хорошо? Не все из этого свалилось на меня с неба. Многое было результатом сделанных мною выборов и проделанной мною работы. Не все само выросло из земли - многое понадобилось сажать и выращивать. И пот был, и пробы с ошибками были. И драмы. Ну, трагедий настоящих не было - или они меня не сломали, не скривили, а вросли внутрь. Мне что, стыдиться этого? Это плохое что-то?

И конечно же, это не то, что я из-за этого ставлю себя как-то выше тех, кому плохо сейчас. Хотя бы на высоту совета. Надеюсь, что нет. Это дурное воспитание - виктимизация эта вся, всё это "так ему и надо", "всё, как у людей", "значит, было за что" - очень дурное, недостойное воспитание. Мне будет очень стыдно, если я себя на этом поймаю. Но стыдиться своего счастья разве не дурно тоже?

Эх, у Толстого, небось, все про это написано и разложено по полочкам, "да кто же их читал".

В общем, я к чему: к тому, что вообще счастье есть, я видел сам. Такое знание кому-нибудь, может быть, поможет. И выход из карантина есть, уже на носу. Природа очистилась уже настолько, что вернулись ёбаные мотоциклисты по шабатам.

Подумал, не собрать ли публичный зум (или стрим?) музыкантов, которые не работают музыкантами, чтобы собрать немножко донатов в пользу музыкантов, которые сейчас сидят без работы и, должно быть, нуждаются в немножко донатов. Не знаю ни как это сделать, ни можно ли таким образом собрать деньги (куда?), ни кому их потом раздавать (как? пейпала почти ни у кого нет, а переводить на "карту сбера" - вообще непонятно, как, и ни разу не видел человека, который бы это сделал); но благие намерения... о, вот как надо назвать сериал по сценарию Джейн Остин и Нила Геймана.

В очередной раз возблагодаряю судьбу, что по долгу службы или иному какому долгу не обязан давать интервью и отчитываться перед широкой общественностью по животрепещущим вопросам современности. Неоспоримый для меня факт заключается в том, что по биологии в школе у меня была четверка с большим минусом, и после школы ни в области вирусологии, ни эпидемиологии, ни генетики, ни биоинформатики я не получил никакого дополнительного образования. Даже в математической статистике я разбираюсь менее, чем сносно. Посему выступать на эти темы я позволяю себе только перед женою, которая милостиво оценивает свои познания в них ещё ниже моих.
Вместе с тем, накоплен мною некоторый опыт общения с людьми, в том числе общения сетевого. Мне кажется, что я понимаю, почему одни люди пишут “к нам пришел конец света”, а другие “ничего не происходит, вас чудовищно обманывают”. И для этого мне даже не нужно вникать в аргументацию, в которой я все равно не имею шанса что-то понять, поскольку мое образование ее не покрывает. Если кому-то интересно, я могу рассказать ему, что я думаю об этом – не о том, что на самом деле происходит, а о том, какие отклики и почему оно вызывает в людях. Но я не считаю, что об этом непременно нужно писать. Человека в моем возрасте переубедить может только чудо, хорошее или плохое. Хорошее я не могу обещать, а плохого никому не желаю.
Если кому-то интересно, что творится у нас дома, то пожалуйста: ничего особенного, но присутствует легкая нервозность. Мы с самого начала в нашей семье эры путешествий по миру – а это где-то лет десять назад – ещё ни разу не вставали перед необходимостью отменять поездку. Но и увидеть это как трагедию нам не хватает воображения. В деньгах мы потеряли сравнительно немного – неприятно, но не болезненно. Так уж нам всегда везло.
Больше всего жаль, что Эрик не сыграет со своим оркестром в Карнеги-Холле – но будем надеяться, что это не последний такой шанс в его карьере. Если конкурс перенесут на лето – все отлично. Если на осень – будем надеяться, что армия его отпустит. Если отменят совсем – значит, не повезло. Если не отменят, но не пустят туда именно наш оркестр – значит, “мир большая свинья”; открытие, которое тоже не ахти как шокирует.
Страшно ли мне? Да, пожалуй. Я с детства всегда прокручивал в голове самые тяжелые сценарии развития событий, избавиться от этого не могу до сих пор. Должно ли из-за этого быть страшно кому-то ещё? Не думаю. Чего именно я боюсь? О, вам не надо этого знать. Мне будет легче, если я буду знать, что вы этого не знаете. Во всяком случае, не лично заболеть или умереть. Я не планировал жить вечно и раньше.
Думаю, что остановить болезнь не удастся. Не останется в мире уголка, где бы не побывал этот вирус. Может быть, в Антарктиде, но сомневаюсь. Думаю, что болезнь будет распространяться ещё пару месяцев, потом число заболевших и скончавшихся станет расти не взрывным образом, а более плавно, потом рост его замедлится, а потом оно начнет снижаться и постепенно дойдет до какого-то постоянного, но небольшого значения. Болезнь не исчезнет совсем, но и не опустошит страны и континенты. Число зарегистрированных заболеваний дойдет до нескольких миллионов; мы потеряем десять или двадцать тысяч человек. Продлится все это, думаю, до осени. Следующей зимой разработают вакцину, и через год мир будут сотрясать уже совсем другие ужасы. Почему я так думаю? Ну, вот такие видения открылись мне в кольцах трубочного дыма вчера при полной луне.
Вот ещё модный в последние дни вопрос: правильно ли поступают власть имущие? Не знаю, о каком правительстве вы спрашиваете, но думаю, что это покажет время. Что не рано сделать уже сейчас, так это поблагодарить судьбу за то, что эти решения приходится принимать не нам, и не нам потом отвечать за них. Даже если исключить не лишенное некоторых оснований предположение, что они там в правительстве информированы чуть лучше, чем мы тут на диване – они лучше нас знают, что они реально могут предпринять, а что не могут. Так же, как мы лучше них знаем, что можем, а что не можем сделать мы. В чем я убежден глубоко и неколебимо – так это в том, что мы будем ругать их в любом случае, что бы они ни сделали. Вслух ругать, но в глубине души гордиться. В любом случае.
Что там ещё спрашивали у пророка Самуила? Когда в продаже появится деревянное масло, и еврей ли вы? Невероятные спасительные советы о том, как подготовиться к пандемии и пережить ее с минимальными потерями не следует искать в интернете. Тот, кто овладеет такой информацией, приложит все усилия, чтобы ее не опубликовать. Иначе ему самому не достанется этого, чем надо намазать, вы не поверите, что. Советы добрых людей стоят ровно столько же, сколько ваши собственные – вы ведь тоже добрый человек, не так ли?
Еврей ли я? Как обычно, смотря кого спрашивать.