(no subject)

Киев мне очень нравится, снова. Каждый Петербург должен быть таким. Холмистый, зеленый, мягкий и задумчивый город.

Вчера ночью видел Могилянскую Академию и кланялся Сковороде. За его спиной трамвайное кольцо. Неподалеку от него сквер, в котором стояло фортепьяно, и два нетрезвых студента серьезной комплекции играли на нем и пели своим дамам "Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант". С неожиданно проблескивающими в тексте "ў" и "ѓ". Под безумно и роскошно цветущей грушей не то сливой. Под распустившимися несколько дней назад кистями каштана, уже с маленькой свечечкой, зажатой в каждой.

Киевляне разговорчивы - те, с которыми я разговаривал. Водители, коллеги-программисты и друзья. Первое, что бросается в глаза - все сразу переходят на политику. "Ну, как вам наши последние фокусы?" Да я и о предпоследних не знаю ничего, не спрашивайте. (Хорошо срабатывает мой любимый прием: "Ну, как вам нравится, что учудил этот XXX?" - "А кто это, расскажите?" Рассказа не получается, потому что смысл этой коммуникации не в области фактов лежит, а в области эмоций; это такой почти даровой источник эмоциональной энергии, но, чтобы было напряжение, нужно находиться в этом силовом поле.) У нас о политике говорят после третьего стакана, здесь - перед первым. Крупный и серьезный антрепренер хочет позвать на фестиваль московскую певицу, но не решается ей позвонить: "А вдруг окажется, что она - ватница?"

Заметно ощущение того, что люди сплочены общей бедой. Беда сама при этом совершенно неочевидна постороннему наблюдателю. "У нас же война..." - не вижу. Кроме надписей "Укриття" на всех домах и мешков с песком у входа в кафе в горелом Доме Профсоюзов напротив Майдана - явно брендовых (на заборе написано "Кафе-музей "Каратель"; лучше звучало бы "кафе "У карателей") - ничего не увидел. На улице по сравнению с Иерусалимом крайне мало военных, полицейских после аэропорта не видел вообще ни одного; немножко частной военизированной охраны. Но видно, что люди чем-то сплочены, слегка бравируют, гордятся этой сплоченностью. Должно быть, израильтяне сразу после большого теракта производили такое впечатление раньше - в этом году явно просто устали от этого всего.

Совершенно неверно понял фразу "До войны это был тихий зеленый район." Воображение нарисовало другую эпоху. Кроме того, в этом городе я всегда смотрю на стены домов и думаю "А эти стены видели шествие в Бабий Яр?"

"А ты веришь, что это случайность, что первые трое убитых на Майдане - армянин, белорус и русский?" - здесь не говорят "россиянин", кстати, это разделение здесь не живет, мне кажется. - "Конечно, верю. Я немного знаком с искусственным интеллектом, в него я поэтому не верю, а вот в естественную тупость верю очень. Конспирология - это способ простого, негероического человека справляться с ужасом хаоса бытия. В каменном веке придумывали богов, которые управляют миром, сейчас придумывают жидов, которые управляют миром - чтобы миром управляло хоть что-нибудь разумное, пусть даже враждебное, лишь бы разумное тем же разумом, что и мы. Но, увы, мне себя в этом плане порадовать нечем, кроме псоевского, что Бог есть, хотя его как будто нет."

Но довольно о явно грустном.

Из неявно грустного - это язык. Соотношение русского и украинского в речи, которую я слышу вокруг - восемь к двум. В письменной, которую вижу - два к восьми. Все официальные тексты - на украинском, вывески, плакаты, все, что имеет отношение к власти и государственности. Все, что адресовано людям, не по каналам управления - все по-русски, рекламы, даже на растяжках, надписи на заборах (если не ура-патриотические (а не получится ли шуточки, если написать "Крiм наш"?)), объявления о квартирах и потерянных собаках. Впрочем, домовой комитет о недовыплате какого-то взноса сообщает жильцам карандашом на тетрадном листке, но по-украински. Скорее всего, это варьируется географически, у меня есть данные только по тем местам, где я был. Наблюденная мною картинка означает не очень веселые вещи: жестковатую социальную стратификацию языков. Языковое неравноправие, чреватое общественным крызами.

Продолжение следует.