(no subject)

Когда-то очень давно я по утрам забивался в какойнибудь уголок и там плакал потом времени по утрам не стало

(no subject)

но мораль такова

кто не прав тот виноват
постричься надо
от фестиваля отказаться стоит
дома ничего менять не пытаться ничего хорошего не выйдет делай что можешь и не думай о результате будда в сердце кобыле легче
когда я вырасту я стану бомжом

(no subject)

Выяснил -- так, довольно случайно -- что Анька очень приблизительно представляет себе годы Второй Мировой войны. ( Но не об этом речь. )

( фантаст-дилетантство с налетом дурацкой сентиментальности )

(no subject)

В дополнение к замеченному. На старой квартире дед Илья ругается на арабов,что ж они так стенку криво поставили, что они, ни разу отвесом не пользовались, что ли? Мгновенно я как-то почувствовал, что сама идея пользоваться отвесом им чужда, не могла придти в голову, потому что отвес, прямая линия, вертикаль, прямой угол -- ведь это все абстракции, это все греки проклятые выдумали, отчего и вымерли потом -- ну, кто видел древнего грека живого? а арабы -- вот они, живехоньки, хоть и не построили ничего великого за всю свою историю, так ведь и евреи не построили, хоть и болтаются, как кое-что между ног, между тем менталитетом и этим... Ну где вы в природе видели прямой угол? Где вы видели в природе прямую стенку? А почему у вас в ванной она должна быть? Зачем она вам? Из гордыни, мол, круче природы мы и Бога умнее?

Братцы, я не смеюсь, это серьезно все. Она кривая, эта стенка, и что делать с ней, непонятно. Правда, на фоне остальных художеств этих горе-ремонтников стенка эта пряма, как... как прямая стенка. Кто видел, как они обустроили водоразвод на балконе, тот долго ночью спать не сможет. А я-то считал себя никудышным стройработником. Я даже на первой самой своей квартире десять лет назад ремонт делал чуть лучше. Хотя и ненамного.

Но главное, о чем я -- это о менталитете. Вот это невосприятие абстракций мер длины, угла -- никаких абстракций. Эли в Ахзиве говорил, что он даже от доски не отпиливал лишнее, оставлял торчать наружу, сколько ее там оставалось. Объяснения давал разные -- то говорил, что жалко было пилить, то -- что так красивее, ему казалось; но я вижу теперь: просто не пилил, потому что гладкая стена, доски одинаковой длины -- это абстракция, которой он не воспринимает, и потому к ней не стремится. Это он -- он, он меня научил не измерять доску линейкой, а прикладывать к другой доске и карандашиком так -- чирк! и там пилить или сверлить. Потому что сантиметра никто не видел в натуре, а доска -- что ты, Петька, обалдел, что ли? Вот же она.

И это, конечно, придает жизни и жизненности -- изящно изогнутые в трехмерке улицы, дома, облицованные выпуклыми прямоугольниками грубо отколотого "иерусалимского" камня, нестриженные деревья... но, как я и писал уже, хорошо это все в больших масштабах -- города, дома, века. В масштабе одной комнаты и одной моей несчастной человеческой жизнешки плюс-минус сантиметр -- и уже попадаешь не в бровь, а в глаз, и не в то горло, а вовсе в какое-то другое, и кранты-винты, летит машина с красною звездою, вопя синими и красными огнями, и вешают на стены этого самого грубо рихтованного камня объявленьица в формате А4 с черной каемочкой и эпиграфом: "Благословен судия правдивый"...

И что ж я расчувствовался так, вроде не пил еще? А! Учиться не хочется. Та-ак, каррент мьюзик --