(no subject)

Мирочка заболела - второй день высоченная температура; при этом ест, пьет и улыбается по мере сил. Пьет, правда, по моим понятиям маловато, особенно на этой жуткой жаре. Что ж это делается, товарищи? радио обещает "сегодня жарко, 35, завтра - резкое потепление, в конце недели установится суровая жара (חום כבד)". А потом-то вообще должно лето начаться... Куда котимся?..

У Эрика тоже были такие сильные, ничем не объяснимые взлеты температуры, но в более зрелом возрасте. Обычно после этого происходил резкий скачок в развитии. Может быть, это вообще зубы.

Разговоры с Фаворовым были обильны и исключительно полезны, но больше такого свойства, что записать нечего. Может быть, мозг, умученный многолетним недосыпом, пробуксовывает и не желает доставать их из тонкой памяти. Остается надеяться, что главное осело где-то там в нем и всплывет, когда условия будут больше располагать. И полагаться на милость Божью, это вообще никогда не вредно, а только полезно.

Продолжаю читать "Paradise Lost". Слушаю мало что: "Унтернационал" Псоя, он замечателен во многих смыслах; остальное не для мозга и не для души, а больше физиологическое.

Подал заявку на запись к консулу насчет паспорта.

Активно осваиваю Google Calendar.

Эриковский день рожденья удался на все сто. И пасхальный седер провел, как сумел; пародийно, но искренне.

Рассказывая Фаворову про Анну Тихо, отчего-то придумал, что, когда к ним собирались гости, она им пела. "А многие были даже непьющие", добавил затем, и эта деталь Фаворова сразила. Сам он вряд ли запишет, пусть кидает ссылки на меня.

А еще у меня завелась дома исключительно хорошая бас-гитара - таких басистов, как я, на нее троих надо. Попишусь.

Да! И от компьютера стало страшенно бить током. То есть, втыкаешь в него эту бас-гитару, и лупит от струн. Не говоря уже про всякие USB-шности, из него выведенные. Что делать, о коллективный разум?

Всех люблю, целую многих.

(no subject)

Эта история - сущая правда, и я постараюсь, чтобы в ней не было ни грамма креатиффа. Единственно, что диалог я дословно уже вряд ли восстановлю; но постараюсь.

Лет десять назад я учился на младшего инженера-программиста в Национальной Школе Младших Инженеров при Технионе. Группа наша делилась на трети: треть русскоязычная, треть арабоязычная и треть ивритоязычная. Всего по дюжине человек примерно. В русскоязычной трети был такой мальчик Вова, фамилии не упомню. Простая еврейская фамилия. Родом - ну, рождением - он был с Камчатки. Росту он был высокого, сложением значительно крупнее меня; науки давались ему неровно, но терпение и труд все перетрут. В конце концов, насколько я знаю, он пристроился при МаТа"Ве, хайфской компании кабельного телевидения - сначала техником, а потом пошел в гору. Жил он в Гиват-Нешере, еще дальше, чем я, и в Школу не ходил пешком, а ездил на машине. Кажется, с ним жила еще какая-то ученица нашей группы; во всяком случае, мы как-то готовились к экзамену у него, и собралось там четверо не то пятеро студентов в маленькой амидаровской двуспаленке; а родителей никаких на горизонте не наблюдалось.

Однажды, кажется, уже в начале второго курса, он подошел ко мне на перемене и спросил:

- Скажи пожалуйста. А ведь ты слышишь музыку?

- Конечно, - ответил я, еще продолжая думать, что именно Вова имел в виду.

- Я имею в виду - космическую музыку. Ну, из космоса. Слышишь?

- Бывает, - ответил я. И, подумав, добавил: - Да, бывает.

- Я тоже, - сказал Вова. - Тоже слышу.

- Ну, так это же здорово, - сказал я, не зная, что сказать по этому поводу.

- И, ты знаешь... - продолжал Вова, - в последнее время все больше гармошку...

Тут, видимо, начался урок, потому что если бы у этого разговора было после этих слов какое-то продолжение, я бы уж непременно его запомнил.

А еще у нас учился другой Вова, симпатичный тоже крупный, но резко помоложе, парнюга из Бишкека. Он поехал на летние каникулы в Киргизию, и его там замели в армию, осенью он не вернулся. Дай ему Бог удачи.