(no subject)

Разглядывая фотографии, неожиданно узнал, что у бабушки (по отцу) было два брата, а не один. Средний брат как-то раз вернулся из школы после комсомольского собрания и повесился. В семье о нем не говорили. Возможно, его гибель стала причиной или одной из причин того, что прабабушка Лизавета (Элишева) закончила жизнь на Пряжке.

А вот дядю Борю, Бориса Альбертовича Ганзмана я помню хорошо. На войне он потерял глаз, и лицо его было обожжено порохом - синие пятна. Он был очень музыкальный, играл на мандолине, и они с бабушкой пели русские народные песни на два голоса.

До войны он работал в Щедрине в кооперативе сапожников. (Если я правильно понимаю, там же работал и мой дедушка, и его старший брат Хаим, которого в 1937 расстреляли за кружок по изучению иврита.) После войны они приехали к бабушке с дедушкой в их две комнаты на Союза Печатников, и там двумя семьями жили несколько лет, пока ему не дали от работы где-то на Охте дворницкую - из нее, используя какие-то пустоты над подворотней, он выстроил однокомнатную квартирку, где они жили чуть ли не до брежневских времен.

В 1956-ом дядя Боря попал в Воркутлаг. На него списали какие-то кражи и растраты, он не сумел отвертеться. В лагере он провел три с половиной или четыре годы. Руководил там строительством, достиг больших успехов, его перевели в вольноопределяющиеся или как это там называлось: он мог жить за колючкой, и к нему приезжала семья.

Его сын, дядя Гарик, двоюродный брат отца, работает в Иерусалиме программистом. Выучился уже в Израиле. Старший внук Миша аутист с трех лет в результате перенесенной инфекции. Младший Вадик - вундеркинд, побивал нас всех по шахматам и математике, сейчас работает на Эльбите, в оборонке. Однажды они с отцом встретились в самолете, летевшем в Индию.

Дядя Боря дожил до весьма преклонных лет и скончался от кровоизлияния в мозг в больнице Шаарей-Цедек.